Прабхупада - его жизнь и наследие - Страница 47

каждому музыканту. Ты просто знаешь, когда кто-то хочет играть с тобой и ему нравится, что ты играешь вместе с ним. Он владел языком, на котором общаются музыканты — я сразу уловил это и очень обрадовался.

Одинокие музыканты почти всегда слонялись по парку, и, услышав, что они могут подыграть Свами и что им будут рады, потянулись к нему. Один саксофонист пришел просто потому, что у них хорошо звучали ударные, и ему захотелось подыграть. Другие, подобно Ирвину Хольперну, решили, что это нечто духовное, и к тому же звуки сами по себе были очень приятными. По мере того как музыкантов при бывало, киртан привлекал все больше и больше зевак. Свамиджи солировал и пел вместе с хором, вместе с ведущим пели и многие из новичков, так что вскоре киртан превратился в постоянно звучащий хор. После полудня там собралось уже больше сотни человек, и дюжина музыкантов с латиноамериканскими барабанами, бамбуковыми и металлическими флейтами, губными гармошками, деревянными и металлическими трещотками, тамбурами и гитарами играли вместе со Свами.

Его нужно было видеть. Он старался петь громко, его брови были сдвинуты, лицо напряжено, вены на висках вздулись, а нижняя челюсть выступала вперед, когда он пел: «Харе Кришна! Харе Кришна!» — так, чтобы слышали все. В его облике было нечто необыкновенно притягательное, внушавшее симпатию. При этом он вкладывал в пение все силы, так что иногда оно становилось напряженным, и весь его вид говорил о предельной сосредоточенности.

Это была не демонстрация йогических упражнений или молчаливое шествие пацифистов, а чистое пение мантры, которую принес на Запад Бхактиведанта Свами. Это было нечто новое, небывалое, и в этом мог принять участие каждый. Жителям окрестных кварталов, похоже, понравился его киртан. Вокруг собралось столько народу, что даже торговец мороженым подкатил сюда свой лоток. Рядом с Прабхупадой расположилась компания белобрысых мальчишек лет пяти-шести, они сидели там просто так, от нечего делать. Молодой поляк стоял, уставившись на него. Кто-то принялся жечь ладан на раскаленных углях в металлической жаровне, и сладковатый дым обволакивал флейтистов, барабанщиков и поющих.

Свамиджи подал ученикам знак, и, поднявшись, они начали танцевать. Высокий, худой Стрьядхиша танцевал, подняв руки. Задние карманы у него были битком набиты листовками «Вечный полет!» Рядом с ним в черной водолазке, с крупными четками на шее танцевал Ачьютананда, и его длинные, волнистые, почти курчавые волосы совсем растрепались. Вслед за ним поднялся Брахмананда. Он и Ачьютананда встали лицом друг к другу, воздев руки, как на картине с изображением киртана Господа Чайтаньи. Те, у кого были фотоаппараты, протиснулись поближе. Ребята танцевали, переступая с левой ноги на правую, и были похожи на ангелов. Их крупные красные молитвенные четки раскачивались на шее в такт их движениям.

Брахмананда: Я подумал, что раз уж я встал, то, пока Свами играет на барабане, я должен танцевать. Это будет оскорблением, думал я, если я сяду, пока он играет. Поэтому я протанцевал целый час.

Типично индийским движением головы Свамиджи выразил одобрение. Затем он поднял руки, приглашая других присоединиться к танцующим. Начали танцевать многие из его учеников, и даже несколько хиппи из толпы тоже решили попробовать. Свамиджи хотел, чтобы в санкиртане пели и танцевали все. Танец представлял собой мерное покачивание из стороны в сторону, танцующие переступали босыми ногами по ковру, их руки были подняты вверх, а пальцы протянуты к небу, раскинувшемуся над пожелтевшей осенней листвой. Тут и там в толпе отдельные люди впадали в экстаз — какая-то девушка пела с закрытыми глазами, щелкая кастаньетами, и мечтательно покачивая головой. На нее неодобрительно смотрела пожилая полька в платочке с высохшим морщинистым лицом. В толпе то тут, то там стояли группы пожилых женщин в косынках, некоторые из них были в солнцезащитных очках; они оживленно беседовали, показывая пальцами на то, что привлекло их внимание в киртане. Киртанананда был единственным, кто надел дхоти, что делало его похожим на Прабхупаду в молодости. Послеполуденное осеннее солнце дарило им свое ласковое тепло. Его золотистые лучи падали на фигуры танцующих, которые отбрасывали длинные холодноватые тени.

Фисгармония звучала не смолкая. Парень в военной робе извлекал из деревянной флейты атональные импровизации. И все же звуки этих инструментов сливались в одну мелодию, а над ними снова и снова взмывал голос Свами. Так продолжалось несколько часов подряд. Прабхупада сидел выпрямившись и только в конце каждой строки мантры слегка передергивал плечами, прежде чем начать следующую. Его ученики сидели на том же самом ковре, рядом с ним, глаза их горели религиозным экстазом. Наконец Свамиджи остановился.

Он сразу же встал, и они уже знали, что сейчас он начнет говорить. Было четыре часа пополудни, и теплое осеннее солнце все еще стояло высоко в небе. Вокруг царила атмосфера всеобщего умиротворения, публика стала более внимательной, чувствовалось, что от сосредоточенного слушания мантры люди помягчели. Обратившись к ним, он поблагодарил всех за участие в киртане. Пению мантры Харе Кришна, сказал он, положил начало Чайтанья Махапрабху, который жил пятьсот лет тому назад в Западной Бенгалии. Харе означает «о энергия Господа», Кришна — это Господь, а Рама — также