Сарвабхавана дас - Соленый хлеб - Страница 64

было матрасов и подушек. Все спали на деревянных или железных кроватях, что было очень неудобно. У нас всех были красные царапины на теле, как будто нас покусали насекомые.

Когда один охранник принес нам обед, Шачисута смиренно спросил, может ли он принести еще кусочек хлеба. Охранник посмотрел на него и спросил за что он в тюрьме. Шачисута объяснил не только нашу ситуацию, но начал рассказывать о Кришне и жизни преданных. Охранник сказал, что люди посадившие нас в тюрьму были настоящими демонами и никогда в жизни не найдут мира и спокойствия. «Вы не сделали ничего плохого, а они сумасшедшие», - сказал он на армянском.

Он пообещал Шачисуте, что позаботиться о нем и принесет столько хлеба, сколько нужно. Итак, каждый день он приносил нам много хлеба и задавал много вопросов о нашей философии и религии. Скоро у нас было много хлеба, который мы раздавали другим. Охранник был мусульманином. Он стал привязываться к Шачисуте, и очень долго разговаривал с ним через окошко в двери. Ради Шачисуты он разрешил не закрывать окошко в двери для лучшей вентиляции этой адской камеры, мы были очень благодарны. В армянской тюрьме мы обычно платили охранникам за такую привилегию.

Охранник умолял нас перестать читать джапу. Он говорил: «Не думайте обо мне, что я полицейский, я обычный человек. Я как твой отец, который говорит тебе оставить твою религию с целью остаться в живых. Полиция убьет вас здесь за это!» Но Шачисута только улыбался и говорил, что он счастлив делать это для Господа.

Однажды Шачисута попросил охранника посмотреть наши документы и узнать всем ли из наших преданных придется ехать в один лагерь или нет. Он вернулся с плохими новостями. «Вы едите в разные лагеря, но они расположены не очень далеко друг от друга».

Мы спросили, можем ли мы или он что-то сделать, чтобы поменять ситуацию. Он сказал: «Нет. Это невозможно. Сейчас только Аллах может что-то изменить и больше никто. Если КГБ что-то решило, полиция не может ничего сделать. КГБ – вышестоящий орган, если они дали такие инструкции, то не может быть по-другому. Вы будете разлучены».

Мы также узнали от него, что через несколько дней меня заберут, а Шачисуту заберут двумя днями позднее. Мы поедем на разных поездах. Так что мы знали, что это наши последние дни вместе. Вскоре пришло время, мы прощались друг с другом, не зная, что это наше последнее прощание.

За день до моего отъезда, несколько заключенных играли всю ночь в карты. Один из них потерял всё, что имел, включая носки и свитер. Он играл с парнем, известным в армянской тюрьме, как лучший игрок в карты, но он надеялся отыграться. Он занимал деньги и продолжал играть. В середине ночи мы услышали, как этот парень кричал, от того, что его избивали пятеро. Мы с Шачисутой проснулись и увидели ужасную картину. Шачисута пытался успокоить их, но один заключенный сказал, чтобы он молчал, иначе он подожжет ему руки! Так мы видели, как пятеро заключенных убивали другого, который кричал так громко, что вся тюрьма тряслась.

Жертва был приличным драчуном. Несколькими ударами он разбил лицо одному из пяти. Но его почти не касались удары. Он подошел к кровати и взял алюминиевую чашку, заточенную об стену. Он подбежал к игроку и нанес ему удар острой частью. Бедный игрок упал на пол, не издав не звука. Кровь была по всей камере. Вскоре пришли охранники и утащили тело, как мешок мусора. Мы не знали, что с ним случилось потом. Шачисуту трясло, он повторял Харе Кришна. Его глаза были закрыты, лицо было бледным. Мы долго молчали.

На следующий день я должен был ехать. Мы обменялись некоторыми вещами и пытались рассказать друг другу все что помнили. Я знал, что Шачисуте нравится красный свитер, который мама подарила мне на день рождения. Поэтому я отдал его Шачисуте, а он отдал мне свой. Так у него осталось только изображение Харикеши Свами, я дал ему Панча-Таттву, а он мне дал свои новые носки. Я хотел дать ему свою толстую куртку, но он отказался. Мы нашли в ней несколько нейлоновых нитей и связали их так, что они походили на талисман, закрепили концы узелками и обожгли, чтобы они не распадались. Мы знали, что у нас было меньше получаса и были очень расстроены. Я сказал: «Шестнадцать месяцев пролетят незаметно и мы снова будем вместе!»

Он молчал минуту, затем после долгого молчания посмотрел мне в глаза и стал медленно говорить: «Знаешь, чего я больше всего боюсь, Гаго?»

«Чего?» - спросил я.

«Я боюсь, что никогда не увижу армянскую «Бхагавад-гиту» и не смогу её распространять».

Я сказал, что преданные говорят, что Харивилас Прабху, армянский преданный из Франции, только что закончил перевод и печать «Бхагавад-гиты» на армянском. Доставка её в Армению займет какое-то время. К тому моменту нас освободят.

Когда он говорил, слезы текли по его щекам. Я вытер его слезы рукой и вытер их о свою макушку, затем обнял его с любовью и состраданием. Все смотрели на нас, но