Смирение - Страница 43

Гханашьяму.

— Я твой послушный слуга, — в блаженстве стал говорить Гханашьям. — Радха-Гопиджанаваллабха послали тебе подарок. Ты Их друг, садись и прими Их прасад!

— Сегодня я не буду есть роти, — сказал я.

— Ты должен съесть прасад! — настаивал Гханашьям. Он положил роти на банановый лист передо мной, но я не притрагивался к прасаду. Гханашьям очень расстроился.

— Ты должен есть, — повторял он, — это прасад Го-пиджанаваллабхи!

— Я не голоден, — сопротивлялся я.

Но Гханашьям настаивал, упрашивая и умоляя меня поесть. В конце концов, я сказал:

— Ты не ел уже много дней из-за того, что я съедаю все твои роти.

— Я ем очень много роти! — закричал Гханашьям. — Кто сказал тебе, что я не ем? У меня очень много роти, и я отдаю лишь малую часть из них.

— Ты можешь показать мне свои роти? — спросил я.

— Они лежат в шкафу, — ответил Гханашьям. Я заглянул в его шкаф, но там ничего не было.

— Гханашьям, ты не ел уже много дней! Я могу отправиться в любое место и собрать мадхукари. Я знаю, по крайней мере, 12 мест^во Вриндаване, где кормят садху, поэтому, если я захочу, я могу питаться 12 раз в день. Но ты ничего не ешь. Эти роти — все, что у тебя было.

И тогда Гханашьям стал плакать. Он сказал:

— Ты друг Радха-Гопиджанаваллабхи, а я — всего лишь Их послушный незначительный слуга. Гопиджанаваллабха не примет меня до тех пор, пока я не буду служить Его друзьям. — Голос Гханашьяма стал прерываться... — Если ты не съешь эти роти, тогда Гопиджанаваллабха больше ничего от меня не примет, что бы я ни предложил. А если Гопиджанаваллабха

не примет меня слугой Его слуг, тогда моя жизнь не имеет смысла и будет прожитой зря!..

Он был настолько серьезен, что мне ничего не оставалось делать, как съесть эти роти. Но с тех пор я больше не приходил к нему в это время. Он ругал меня, когда я не приходил. Однажды я пришел на несколько часов позже, надеясь, что он уже вкусил прасад. Когда я зашел, он был так счастлив.

— Ты пришел! Шри Шри Радха-Гопиджанаваллабха сохранили прасад для тебя. Они ждут только тебя!

И он положил передо мной роти. Что я мог делать? Это был Гханашьям Баба. Он всегда повторял: «Я твой послушный слуга». Он поступал так не только по отношению ко мне, но также по отношению к любому, кто приходил в этот храм.

Однажды, идя по Вриндавану, я увидел Гханашьяма, который нес ведра с водой. Он уходил из своего храма только один раз в день, чтобы принести воду для омовения своих Божеств. Он был худым и старым, и чтобы нести два больших полных ведра воды, ему приходилось напрягаться изо всех сил. Это походило на сражение: он шел пять шагов, потом останавливался, отдыхал и снова делал пять шагов. Я, желая помочь ему, попытался взять ведра из его рук. Но как только я сделал это, он вцепился в ручки этих ведер и не желал выпускать их.

Я попросил его:

— Гханашьям, позволь мне понести ведра.

— Не надо! Не надо! — запротестовал он, не выпуская ведра из рук. Он вцепился в них так, как человек над пропастью цепляется за скалу.

— Ты так стар и немощен, — умолял я его, — я же молодой, я могу с легкостью бегом донести эти ведра. Дай мне их!

Он стал плакать.

— Ты молод, ты должен наслаждаться, служа Кришне. А я старый человек. Просто позволь мне нести эти ведра. Моя жизнь заключается лишь в том, чтобы служить. — Его губы дрожали. — Если ты заберешь мое служение, ты заберешь мою жизнь. Ты можешь делать для Кришны так много. Но все, что есть в моей жизни, —это то незначительное служение Гопиджана-валлабхе, которое Он позволяет мне делать для Него. Если ты отнимешь у меня это служение, то лишишь меня самой сути моей жизни. Пожалуйста, позволь мне исполнять мое служение!

...Итак, я шел рядом с ним, и этот путь был долгим. Он шел, сражаясь с тяжестью ведер. В конце концов, он принес воду Гопиджанаваллабхе. И тогда я понял, что означает преданное служение... до какой-то степени понял... Преданное служение Господу — это не долг, это не бремя —это привилегия! Высшая привилегия!

Однажды в январе (в это время во Вриндаване очень холодно) я посетил Гханашьяма даса Бабу. Когда бы вы ни посетили его храм, вы застали бы его за одним и тем же: он сидел с маленькой, очень старой, побитой фисгармонией и пел для Божеств. Он пел для Гопиджа-наваллабхи разные песни. В другой раз его можно было застать омахивающим свои Божества. И после этого он опять пел для Них. Ему нравилось петь для Божеств, и он делал это с любовью.

...Когда в тот вечер я пришел к нему, мы стали вдвоем петь киртан. Это продолжалось несколько часов. Затем я собрался уходить, поскольку было уже поздно.

— Ты куда? — спросил Гханашьям.

— Я собираюсь идти отдыхать.

—