Судариков Андрей - Отвори дверь темницы моей - Страница 13

потянулась за сигаретой, и я сделал сразу несколько глубоких затяжек. Все мое рвение к занятиям исчезло в один миг, и больше Библию я не раскрывал. То же самое случилось и с моим соседом по камере.

Глава 3.

В ПОИСКАХ ИСТИНЫ

Прошло какое-то время, прежде чем я смог оправиться от глубокой душевной травмы. Мои помыслы были чисты как родниковая вода, и я отчаянно стремился к постижению Бога через откровение, но наверное у Него были Свои планы в отношении меня, оставалось лишь постараться разобраться и понять какие именно шаги мне нужно сделать чтобы снова не оказаться в _____ ситуации. После случившегося я стал каким-то замкнутым, и мне все больше и больше хотелось побыть одному. Но все мои стремления к духовному совершенству по-прежнему оставались где-то за облаками. В тюремной библиотеке мне попались книги по буддизму и даосизму. И хотя у меня и появился некоторый интерес к этим учениям, мне не совсем понравилось то, что все философские искания сводились в одно, не совсем определенное понятие – пустота. Я повсюду видел многообразие и считал, что такое многообразие должно присутствовать в духовном мире, а иначе к нему и не стоило стремиться. Тогда я ее не понимал, что начал делать шаги в совершенно противоположном направлении. Это был очень опасный путь по самому краю черной бездны, потому что , сбитый с толку философскими измышлениями, я стал смотреть на Бога, как на что-то субъективное и безликое, или в лучшем случае как на всего лишь обладающее особым могуществом живое существо. Мне вдруг стало казаться, что если только сильно захотеть, и тоже смогу стать таким же всемогущим. В своих грезах я дошел до того, что стал как бы отчетливо видеть себя управляющим силами природы. Таким образом, я, сам того не замечая, оказался в ловушке. И только непосредственное вмешательство Бога спасло меня от неминуемой духовной гибели.

В тюрьме бывают четыре праздника, это прогулка, передача, ларек и баня. Если первые три могут быть хоть каждый день, то баня, строго по графику, раз в неделю. Это особо оживленный день, и с самого утра, после сдачи постельного белья, в каждой камере с нетерпением ждут своей очереди . Буквально каждого захватывает волна эмоциональности, да до такой степени, что люди впадают в детство. Глядя на эти чудачества убеленных сединами арестантов, порой невольно улыбаешься вместе с ними. Стоит выйти из камеры в коридор, так моментально начинают открываться дверные глазки, и со скоростью пулемета несутся диалоги с невидимыми собеседниками. Сопровождающий надзиратель обычно старается пресекать подобные нарушения, но чаще всего просто не обращает на них особого внимания, понимая, что остановить одновременно сразу несколько человек, физически невозможно. Вдоволь наговорившись со знакомыми, мы миновали последний пролет железной лестницы. Первая, вторая, третья, четвертая, ... шестнадцатая, кажется эти ступени уже настолько въелись в память, что с закрытыми глазами можно безошибочно пройти по всему корпусу без всякого труда. И тут мне неожиданно вспомнилась собственная шестимесячная слепота. Мы играли в слишком опасные игры, и как всегда, именно я был первопроходцем. Яркая вспышка взрыва швырнула мое тело на несколько метров словно какую-то пушинку. Это последнее, что я смог увидеть, а затем наступила долгая, долгая ночь. Меня спасли каким-то чудом, и совершенно незнакомая женщина, которой мне так больше и не суждено было увидеть, чтобы просто поблагодарить хотя бы за это. Она увидела, что я нуждаюсь в помощи, и всю дорогу вытирала мое окровавленное лицо с незрячими глазами чем-то мягким. И прилагала огромные усилия, чтобы поднять мое тело, когда я спотыкался и падал. В глазном кабинете, когда я истошно орал от нестерпимой боли, она гладила мою руку и старалась хоть как-то ободрить. В ушах еще стоял шум от прогремевшего взрыва, но я все же услышал приговор врачей: «Он навсегда останется слепым». Она провожала меня до самой больничной палаты, и все думали, что она моя родственница. Но я не знал даже ее имени...

Распаренные и разомлевшие мы сидели на лавке, ожидая конвойного. От нечего делать я машинально стал читать надписи, испещрявшие в избытке стены предбанника. Это было нечто похожее на справочное бюро. Кто-то кого-то искал, кто-то кому-то признавался в любви и верности, кто-то сообщал о слишком большом сроке и несправедливом решении высокомерного судьи, а кто-то попросту состязался в остроумии. Меня же привлек стол дежурного надзирателя, на котором лежала раскрытая книга. Я подошел и из любопытства посмотрел на суперобложку. На фоне человеческих черепов и россыпи драгоценностей пестрела броская надпись: Д.Х.Чейз «Тайна сокровищ Магараджи». Мне она показалась очень загадочной и интригующей. У подошедшего надзирателя я поинтересовался кто является владельцем книги. «Да вот молодой парень только что устроился на работу сюда», – ответил он мне. Я никогда не стремился заводить разговоры с молодыми надзирателями, прекрасно зная, что они по макушку напичканы всякими инструкциями и видят подвох в каждой, пусть даже самой невинной просьбе. Зная заранее, что он не даст мне эту книгу, я даже не стал и спрашивать. Когда мы вышли в коридор и