Судариков Андрей - Отвори дверь темницы моей - Страница 2

руководством опытных наставников, я научился курить, а затем познал вкус дешевого портвейна. В моих глазах было настоящим самоутверждением, когда глотал вино со старшими ребятами. А по их похлопываниям по плечу и одобрительным возгласам, я смог прийти к заключению, что оказался на высоте. Тогда такое признание для меня было самой высокой наградой.

Вскоре от мелких магазинных краж, мы переключились на самый настоящий разбой. Это занятие было не из легких, к тому же многое зависело от хорошей физической подготовки, ведь дело приходилось иметь хотя и с пьяными, но взрослыми мужчинами, и никто из нас не хотел попасть впросак и оказаться проигравшим. И тогда, кроме ежедневных занятий с тяжестями, многие из нас считали совершенно не лишним брать с собой свинцовую трубку, а кто-то и прятать в рукаве финку. Я тоже обзавелся финкой, и стал постоянно носить ее с собой. Это был тяжелый, обоюдоострый клинок, с поверхностью, отшлифованной до зеркального блеска. По несколько раз на дню я доставал ее из кожаного чехла, и любовался отблеском света на ее гранях. Она была моей гордостью, и не раз выручала в минуту опасности.

И вот начались наши первые вылазки. Все было предельно просто; мы расходились тройками и действовали в заранее обговоренных районах. Обычно выбирали день выдачи аванса или зарплаты, когда трудяги особо не спешат в лоно семьи, а пропускают стаканчик-другой в теплой компании. А в темноте безлюдного переулка, раскидав по сторонам обмякшие натруженные руки, как будто пытаясь обнять весь земной шар, запросто расставались с кучей бумаги с профилем Ильича и всем тем, что блестело и тикало.

Тогда я еще не достаточно четко понимал, что тем самым мы обрекали на голодное существование чью-то семью. Может этот лежащий без сознания окровавленный мужчина – единственный кормилец, и завтра ему будет не на что купить даже хлеба маленьким детям, но меня уже вовсю несло, как листок подхваченный порывом ветра. Я чувствовал себя этаким суперменом, для которого не существует каких-либо преград на пути.

Больше всего в то время нас привлекала танцплощадка. Этот небольшой заасфальтированный «пятачок» посреди мелкопесчаных дюн, был наш надежный форпост, место постоянного сбора. Там мы встречались, обсуждали насущные дела, строили планы и, наконец, делили добычу. Кроме нас или без нашего разрешения, никто не мог попасть из посторонних в поросший акациями самый дальний угол. В противном случае ослушника ждало очень суровое наказание. Когда наша компания была вся в сборе, все наше таинство начиналось с глотка дешевого вина. Бутылка шла по кругу, передавалась из рук в руки, тем самым как бы еще сплоченнее и ближе делая нас, связывая накрепко одно невидимой нитью. В этом было что-то мистическое, да к тому же было приятно ощущать как выпитое вино теплой волной вливается в каждую клеточку тела. Именно к таким захватывающим впечатлениям я и стремился.

Однако, вскоре эти несколько в начале символических глотков перестали приносить должный эффект, и с каждым разом я стал ощущать все большую потребность в алкоголе. По прошествии какого-то времени, вино стало играть в моей жизни такую же первостепенную роль как вода или хлеб. Для меня перестала существовать какая-либо мера в выпитом, и потому зачастую я напивался до такого состояния, что падал без чувств. В пьяном угаре я потерял отсчет времени, и все дни казались однообразными. Ограбив очередную жертву, мы тут же спешили все пропить. Это была какая-то лихорадочная жизнь, но мне она казалась какой-то необыкновенной и привлекательной.

И все-таки длинная рука закона достала нас. Мы думали, что никогда не будем пойманы, но эта иллюзия вечной безнаказанности и вседозволенности в один прекрасный день лопнула как мыльный пузырь. Всего через каких-то полчаса после очередного ограбления мы, перебрасываясь сальными шуточками, поглощали свои порции спиртного. Добыча была солидной и казалось, ничто не предвещало грозы. Но она разразилась настолько внезапно, что я потерял всякую способность ориентироваться. Этого было вполне достаточно, чтобы наручники на моих запястьях захлопнулись прямо за накрытым столом, и нас отвезли в милицию.

Еще недостаточно четко осознавая происшедшее, я, сидя на привинченном к полу табурете в кабинете следователя, пытался что-то придумать наиболее убедительное в свое оправдание. Мой затуманенный алкогольными парами мозг, выдавал самые невероятные варианты ответов, но всем надеждам на то, что хоть один из них натолкнет на верное решение этой сложной задачи, не суждено было сбыться. Факты – вещь упрямая, а все дело было в перстне потерпевшего, и не столько в самом перстне, как в таковом, а в том, каким образом он оказался на моем пальце. В итоге на нас было заведено уголовное дело, а сам я помещен в камеру предварительного заключения. Это произошло немногим больше моего четырнадцатилетия.

Камера предварительного заключения – это тюрьма в миниатюре, с той лишь разницей, что держат здесь в основном до официального предъявления обвинения, а также помещают сюда на время проведения следственных действий. «На три метра под землей», – так говорили на воле побывавшие здесь. И их слова соответствовали действительности. Довольно крутой спуск вниз, и толщиной в